— Зря ты это, Семён. Мирись давай, а то, как коммунист тебе скажу, проработают тебя по партийной линии — мало не покажется, — перевёл разговор на личное Белобородов.
— Может мне партия ещё и подскажет, как это сделать? А то я, дурак, уже ума не приложу!
— Ну, ну, не кипятись! Образуется всё. Это я просто так сказал, для порядку. Лучше сюда гляди, — снова перескочил на катера директор. — Представляешь, прислали нам чертежи этого самого "Люрссена", а у него набор алюминиевый! Мы мол, так и так, не пойдёт. Прислали новые чертежи, уже набор стальной, мы их в работу взяли. А потом началось! Здесь подрезать, там подогнуть, а это вообще выбросить. А потом приходят и говорят, мы передумали, верните всё обратно! Разругались в пух и прах, потому что от первого каркаса, считай, кроме швов ничего не осталось! Какой смысл его обшивать? На первой же морской волне развалится! Тишина наступила, а после нового года прислали чертежи вот этих корпусов. Тоже не подарок, скажу тебе. Видишь, обшивка не в одной плоскости везде изгибается, а как бы закручивается? Это потому, что в корме обводы, как бишь его? Моногедрон! Вот! А в носу глубокое "фау". А ещё на это всё, на треть длины корпуса от носа, по продольному редану на каждый борт. Божатся, что хорошую скорость на любой волне держать будет, а по спокойной воде — 50 узлов! Если, конечно, ты, Семён, дашь на них по три движка в 2000 коней, как нам в наркомате ВМФ обещали.
— Внутри осмотреть можно?
— А давай поднимемся.
На корпус катера действительно пришлось подниматься, так как он стоял на паре тележек, сильно смахивавших на железнодорожные, от пульмановского вагона. Оно и понятно, катера должны были вписываться в железнодорожный габарит и весить не более 50 тонн. В отношении ширины это, кажется, было соблюдено, а вот за длину я бы не поручился. На мой взгляд, стандартная четырёхосная платформа покороче немного.
На гладкой палубе, заметно смещённая в нос, возвышалась ходовая рубка, от её передней части и дальше в корму, по обоим бортам имелись подкрепления, как я предположил, под торпедные аппараты. Ещё два усиленных листовой сталью участка с отверстиями под крепление вооружения были впереди рубки и в корме, позади открытых сейчас люков моторного отделения. Причём фундамент в корме вызывал уважение своими размерами. Что там хотели монтировать, оставалось только гадать, да и интересовало меня пока совсем не это, а именно те три здоровых отверстия, которые должны были закрываться прислонёнными сейчас снаружи к борту маленького корабля стальными крышками с болтовыми креплениями по периметру и приваренными с исподней стороны продольными и поперечными рёбрами жёсткости. Заглянув сверху, я не увидел ничего абсолютно, кроме изнанки корпуса с набором и обшивкой.
— А что так места-то мало?
— Ты меня спрашиваешь? Какие чертежи прислали — такие катера и сделали! И не говори мне, что новые нужны! — Белобородов заметно забеспокоился.
— Ну, допустим, мотор впихнём. А редуктор? Редуктор-то куда?
— Велик? — с сомнением спросил директор.
— Не знаю, ещё не приступали к нему. Но не маленький и не лёгкий. А здесь что под палубой? — я показал рукой на пространство за отсеками двигателей.
— Где бортовые моторы, там топливные цистерны, а за средним — кормовой артпогреб.
— Придётся, значит, от части топлива и боеприпасов отказаться. Или новый корпус.
— Обойдутся. Я под каждого подстраиваться не буду. Пусть испытают эти, а там, по итогам, изменения в проект вносят. Приходит тут каждый и критику наводит.
— Мне лучше бы, чтоб новый корпус, конечно… — начал было я, но директор, выпучив глаза, сделал страшное лицо и я замял тему, начав прощаться. — Чертёж МТО катера с набором с тебя прямо сейчас.
— Завтра. Его ещё скопировать надо.
— Ладно, завтра. А через три дня я дам документацию на фундаменты моторов. Приступайте сразу. По "авиаотходам" я начинаю работу сразу, как получу бумаги. Лады?
— Не подведи! — буркнул в ответ Белобородов и мы, пожав руки, разошлись.
Эпизод 2
Мой расчет на советскую почту и делопроизводство полностью оправдался. Одно дело — хлам скинуть кому-нибудь. А вот обеспечить его техдокументацией, тем более, наверняка, секретной, да с разных заводов в разных городах — совсем другое. Особенно, когда её вовсе может и не быть или наоборот, вариантов много и неизвестно, какой верный. В любом случае, уже две недели мы занимались судовым дизелем беспрепятственно при полном содействии МССЗ, директор которого только морщился, когда я спрашивал его про бумаги на М-5 и М-17. Работа шла споро и, танцуя от блока, мы уже имели по отдельности чертежи картера, крышек и фундамента, которые сразу ушли на завод на изготовление под присмотром подконвойных специалистов. Ради секретности пришлось пойти на маскарад, изобразив им "личную охрану" на время "командировок". Супруга Жени Акимова, первого после меня "надзирателя" за изготовлением опытных деталей, с потомством приехала ко мне "в гости" и устроилась работать на Судостроительный, не собираясь больше никуда уезжать. Пришлось мне договариваться с Полиной через Машу Милову и, к моему удовлетворению, моя временно отвалившаяся половина отнеслась к делу с пониманием. Теперь у меня дома можно было хоть детский сад открывать.
Вот в таких заботах стремительно летели дни, похожие один на другой — без сна, отдыха, зачастую забывая есть и даже курить, мы выдавали "на гора" всё новые узлы и детали, которые все вместе должны были стать самым совершенным судовым дизелем в мире. Из этого, ставшего привычным, ритма меня вырвал прибежавший с КПП лагеря посыльный.
— Товарищ лейтенант, вас там какой-то товарищ Грабин спрашивает.
— Ё-моё, сколько бегать можно! Говорил же Косову, чтоб телефон поставил! Какой Грабин в такое время года? Я не жду никого! — в раздражении от того, что меня отрывают от работы, я бросил посыльному. — Что стоишь? Нет меня здесь!
Боец, по уставу (вот здесь Косов постарался), подтвердив, что понял всё правильно, развернулся и хотел было уже стартовать в обратном направлении, но тут я, наконец, сообразил, где слышал эту фамилию.
— Стой! Грабин? Василий Гаврилович?
Боец замялся сразу по двум причинам. Первой было то, что имени-отчества он не знал. А вторая заключалась в том, что выразить это в уставной форме он не смог и выдавил, смущаясь.
— Не знаю, тащ лейтенант.
— Ладно, лети скажи, что уже иду. Посмотрим, угадал или нет.
Слухи о том, что жена коменданта — ведьма, не смотря на святую веру в коммунизм и презрение к религиозным предрассудкам, давно уже проникли в отряд. Поговаривали и о том, что лейтенант-то тоже нечист, раз с ведьмой живёт, но такой реакции от КПП-шников даже я не ожидал. Тот солдатик, что прибегал ко мне, при моём подходе застыл по стойке "смирно", тщетно пытаясь изобразить дерево, так как деревья не бледнеют и глаза не таращат. Остальных просто куда-то сдуло, налицо была "брешь в периметре", да ещё на самом ответственном участке. Пришлось устроить разнос единственному доступному в данный момент виновнику, который только вжал голову в плечи так, что будённовка почти села на воротник шинели.
— Что стоишь!!? Тревога вбогадушумать!!! Начкара ко мне! Бегом!!! — зачавкали сапоги по грязи и уже вслед я крикнул исполнительную — Арш!!! Тьфу, разгильдяи.
Накрутив хвост начкару и, особенно, тут же прибежавшему Косову, пообещав, в шутку, чтобы снять напряжение, лично превратить виновных в лягушек, уделил, наконец, внимание и посетителю.
— Василий Гаврилович? — я внимательно разглядывал посетителя, пытаясь сравнить с виденной когда-то фотографией.
— Так точно, товарищ лейтенант НКВД! — стоя "смирно" проорал Грабин под впечатлением от увиденного цирка.
— Вольно, товарищ капитан наркомата обороны, — мой благожелательный тон вроде должен был привести артиллериста в чувство, но пушкарь всё больше и больше стал походить на того горе-бойца. — Да расслабьтесь вы! Пойдёмте ко мне, рюмку чаю отведаем, поговорим о делах наших скорбных.